www.alexandrmen.ru (alexandrmen.libfl.ru)

Из сборника "Мировая духовная культура"
Никео-Царьградский символ
Беседа четвертая*

* Эта беседа из другого цикла на Символ веры 1989 г., включена вместо ненайденной беседы четвертой 1990 года

Сегодняшняя тема в каком-то смысле узловая, потому что, как я уже вам говорил, первая часть Символа веры о Творце мира — общая у нас с иудаизмом, исламом и другими монотеистическими религиями. А специфика христианства начинается со второго раздела — с веры в Иисуса Христа. Потому-то мы и называемся христианами — не просто верующими, а христианами, — что для нас высшее Откровение осуществляется в личности Иисуса Христа.

Я уже говорил вам о том, что означает Его имя Иисус — это историческое, личное, человеческое имя. Потом мы с вами говорили, откуда происходит слово Христос, что значит помазанник, царь, мессия. Окинули беглым взглядом более пятнадцати веков ветхозаветной истории и подошли к самому важному.

В чем заключался смысл ветхозаветного провидения? В том, что мир не статичен, мир имеет историю, мир имеет цель, мир движется к высочайшему Откровению Бога. Этого не знала ни одна из великих религий мира. Все они так или иначе представляли себе бытие в принципе неизменным. И вот пророкам открылось, что бытие — как стрела, пущенная в некоем направлении, что полнота Божиего присутствия — это не данность, а некая цель. И поэтому они говорили о Царстве Божием. Ибо сегодня Бог не царствует полностью. Совершается физическое и нравственное зло. Смерть и преступление — это не есть царствование Бога, это есть царствование стихий и злой воли человека. Царствование Бога означает полную реализацию Его благих замыслов. Древний основатель ветхозаветной Церкви Авраам принял Бога как благо, и Моисею Он открылся как многомилостивый (по-древнееврейски рав рахами м значит «полный милосердия», полный любви и сострадания к миру). А в мире не это совсем осуществляется. Отсюда вывод, что Царство Божие есть нечто ожидаемое, грядущее. Но для этого должно было произойти высочайшее Откровение Бога миру, так чтобы Он Своей абсолютной непостижимой Личностью соприкоснулся с личностью человека. Это казалось немыслимым, казалось невместимым! Как может человек — смертный человек, ограниченный человек — познать бессмертное и безграничное? И вот это происходит в опыте пророков. Но их опыт заключался не только в том, что через них Бог говорил миру, и не только в том, что Он открывал Свою волю и открывал им нравственный закон как форму служения Всевышнему; этот опыт давал им также возможность увидеть грядущее, увидеть приближающееся явление Сущего.

В книге пророка Исайи мы читаем: «О, если бы Ты разверз небеса и сошел!»

Это напряженное ожидание, что Бог придет в мир, что Он откроется миру, что Он принесет миру Свое величайшее Откровение, когда все народы притекут к Нему, — оно либо не осуществилось и было иллюзией, обманом, либо осуществилось. Но если оно осуществилось, то мы знаем, где и когда.

Сколько бы мы ни просматривали историю, свершившуюся на Земле с тех времен, когда жили пророки, сколько бы ни было великих мудрецов, подвижников и святых, мы находим только одну-единственную Личность, в Которой это Откровение действительно реально осуществилось.

Он — единый, так учит нас Символ веры. Единый Господь Иисус Христос.

Он — Сын Божий. Что это означает? Разумеется, когда мы говорим о Непостижимом, о Божественном, мы употребляем земные, человеческие термины. На человеческом языке сын — это тот, кто рожден от отца. Мир, Вселенная, человек не рождены от Бога, они Им созданы. Из небытия Бог дал им бытие — не из Себя, а как бы из ничего. На небытии Он построил бытие. Это очень важный момент. И в нашей Литургии, в Литургии Василия Великого и в Литургии Иоанна Златоуста, повторяются великие слова: «Ты из небытия в бытие всех привел». Логическая пропасть, духовная пропасть, реальная пропасть лежит между созданным, тварным — и Абсолютным, Божественным.

И для того чтобы эта пропасть была перейдена, необходимо Откровение Божие, необходим какой-то шаг.

Если мир — это творение Божие, то явившийся в мир Иисус Христос — это не Божие Творение. Он родился от Бога. Родился в глубинном, мистическом, таинственном, божественном смысле. В Библии (как и вообще в восточных языках) слово сын означает «причастный», непосредственно причастный. Человек, который внушал надежды, назывался сыном надежды. Человек, исполненный греха и зла, назывался сыном погибели. Гости на брачном пиру назывались сынами брачного чертога. Ученик пророка (и сам пророк) назывался сыном пророческим. То есть понятие сын обозначало не просто рождение по плоти, а духовную внутреннюю причастность. И когда Евангелие от Марка — самое древнее, как полагают историки, — говорит об Иисусе Христе Сыне Божием, оно открывает нам великую тайну: этот земной человек, который разделил с нами рождение и смерть, страдание и усталость, чувство голода, сострадание, радость и печаль, — Он одновременно принадлежит миру Божественному. Он не сотворен, а рожден от Высшего. «Я и Отец — одно», — говорит Он. И это не просто одно из излияний Бога, а нечто уникальное в своем роде. Поэтому — Иисуса Христа, Сына Божия, Единороднаго, Иже от Отца рожденнаго прежде всех век. Прежде всех век — означает, что это рождение не есть событие во времени, что когда-то Его не было и когда-то Он возник. Прежде всех век — то есть тогда, когда не было времени, когда слова «до» и «после» не имели смысла. Рождение происходит вечно, вне времени.

Конечно, это величайшая тайна, но тайна, связанная с тем, что Бог есть Любовь. Не просто любовь к кому-то, хотя бы к своему творению. Он есть Сама Любовь, реализующая себя внутри. Для того чтобы почувствовать тайну Божественной любви, вспомните икону Рублева «Троица», где трое сидят за столом и ведут молчаливую беседу. Единство связывает Их; Они — трое, но одновременно Они — одно. Сокровенное, непостижимое, безусловное и абсолютное.

Бог не может быть назван ничем — ни Творцом, ни Создателем, ни Разумом, — ничем, потому что все в Нем скрыто в глубине и превосходит нашу мысль. Но в тот момент, когда Творец создает мир, Он выходит из Своего тайного для нас Бытия, Он становится Богом действия, Богом-Словом. «В молчании Бог произносит Свое слово», — говорит один из средневековых мистиков. Слово Божие в Библии обозначает одновременно действие Божие.

Древнееврейское давар и древнегреческое логос означают и разум, и смысл, и деяние одновременно. Когда Бог действует, действует Его Слово, Его второе Я, второе Божественное Я. И Оно уже постижимо для нас в большей степени, потому что второе Я Бога — это и Творец, это и Любовь, и многое другое. Поэтому, когда Сущий творит, Он творит через Свое Слово. Поэтому в Евангелии сказано: «В начале было Слово». Это начало не во времени. «И Слово было у Бога. И Бог был Словом. И через Него все создано», — говорит апостол Иоанн, и Символ веры повторяет: Имже вся быша, то есть через Него все стало существовать. Когда Логос в мировом сверхбытии рождается вечно, через Него возможно все остальное в мире.

Составители Символа веры, Отцы Церкви, зная, что для многих людей казалось более понятным, рассудочно более объяснимым, через здравый смысл более прозрачным представление о том, что было время, когда не было Логоса Божиего, подчеркнули, что Он — омоусиус (по-гречески это означает «единосущный») Отцу. Это не другой Бог, это не низшее по отношению к Творцу существо, это тот же Бог, единый по существу.

И это постигается через символы, через образы. Недаром Гегель говорил, что наш Символ веры изложен не в умозрительной, не в теоретической, не в отвлеченной форме. Света от Света, Бога истинна от Бога истинна, рожденна, несотворенна, единосущна Отцу. В чем заключается этот образ? Когда горит огонь и мы зажигаем от него другой огонь, то первый не убывает, и оба они принадлежат одному огню. Вот что означает Света от Света. Оба огня, оба костра, когда один зажжен от другого, представляют собой одну огненную Божественную природу. Точно так же рожденное в недрах Божественного Бытия Слово принадлежит природе Бога. Это очень трудно было вместить людям. И на протяжении нескольких столетий возникали учения, которые пытались это как-то изменить. Долгая борьба, которая велась вокруг Вселенских Соборов, показывает, насколько это действительно трудно вмещалось людьми.

Что же не вмещалось? Не вмещалась и вторая тайна Христа: что в Нем не только Божественное начало, но и человеческое. Вот последовательно идущие отступления от христианской веры. Арианство. I Вселенский Собор был созван в 325 г. в борьбе с александрийским учителем Арием, который говорил, что Логос когда-то не существовал. Потом возникает учение о том, что Христос был человеком, на которого просто сошел Дух Божий. Тем самым Бог и человек разделяются во Христе. Так думали люди, которые группировались вокруг константинопольского патриарха Нестория. (Впрочем, сам Несторий, может быть, не очень был в этом повинен.)

А потом иные люди — православные, чтившие Христа высоко, — отодвинули Его человеческую природу и сказали, что в Нем была только одна природа, Божественная, а человеческое в Нем — это что-то такое второстепенное, маловажное. Между тем, для Церкви это не просто немаловажно, это  центрально — то, что Он один из нас! Он не призрак, Он не какое-то божественное видение. И Священное Писание подтверждает, что Он был подлинным человеком и что подлинным Богом остается перед нами.

И, наконец, после этого монофизитского учения, отвергнутого на Халкидонском (IV Вселенском) Соборе в 451 г., возникает более тонкое учение, монофелитское. Греческие богословы пытаются доказать, что Христос был и человеком и истинным Богом, но воля у Него была одна — воля Божественная. Но как же можно так считать? А разве не молился Он в Гефсиманском саду перед смертью? Разве не молился Он Отцу: «Да минует Меня эта чаша»? Значит, Его человеческая воля сопротивлялась тому, на что Он шел, и была борьба внутри. Значит, нельзя считать, что у Него была только одна Божественная воля. Значит, Он уникальное существо, полностью человеческое и полностью Божественное. И спасение, приобщение к высшей жизни, к нам пришло через Того, Кто одновременно принадлежит двум мирам. Вот в чем сущность исповедания о Христе в Символе веры. Почему главная книга христиан называется Радостной Вестью, по-гречески Евангелием? Потому что это весть не о том, что нас спас какой-то ангел или какой-то обитатель космических миров, или какое-то высшее существо, а о том, что спасти нас пришел Сам Создатель, Сам Творец в лице Божественного Логоса. «В мире был, и мир Его не познал, — говорит евангелист. — Но свет во тьме светит, и тьма его не объяла».

Свет Христов светит в мире. Человек всегда стремился расширить свою душу, ему всегда было тесно в своих рамках, он хотел слиться с толпой, с народом, с природой. В этом стремлении есть что-то великое (хотя есть и отрицательное). Великое потому, что мы с вами гораздо более таинственные и объемные существа, чем нам кажется. И нам действительно оказывается тесно в этих рамках — только индивидуальных. Человек стремится к соборному охвату — и братьев, и сестер, и природы. И прежде всего человек стремится соединиться с Богом, слиться с Божественным — во всех формах.

Может быть, некоторые из вас читали американского поэта Уитмена, который думал, что он постиг Божественное, растворяясь в дыхании прерий, чувствуя себя единым с травой, которая растет под ногами, с облаками, которые несутся по небу. Многие люди, переживая слияние с природой, чувствуют, что в них происходит что-то священное, что-то необыкновенное и яркое. Быть может, многим из вас такое чувство знакомо. Какие это особые моменты! Слияние с красотой, слияние с полнотой жизни в глубоком священном молчании. Многие произведения поэтов, живописцев, писателей говорят об этом. Есть строки из «Войны и мира», которые вам всем хорошо знакомы. Есть стихи множества, множества поэтов, которых я не буду даже перечислять. Единство со всем. У Флобера есть философская драма «Искушение святого Антония»; мне кажется, она не очень удачная, но там есть такой эпилог: этот пустынник, подвижник, который боролся со страстями в своем сердце, вдруг чувствует, что вся природа вошла в него, что он летает вместе с птицами, что в нем живут и развиваются все существа, что в нем дышит вся Вселенная. Это чувство не случайное. И, разумеется, мистики древней Индии, мистики Ирана, суфии и множество мистиков всех времен и народов жаждали этого слияния. Рассказывали такую притчу (кажется, она индийского происхождения) — о том, как жила на свете некая одухотворенная куколка, фигурка. Но ее плоть состояла из соли. Она все время хотела узнать, что такое море, что такое океан. И ей сказали: ты можешь это узнать только войдя в его воды. И вот она вошла в воду и стояла там, и постепенно соленые морские воды ее омывали, и она познала океан, только полностью в нем растворившись. От нее ничего не осталось, но она растеклась в соленых просторах морских вод.

На первый взгляд кажется, что эта жажда растворения присутствует и в Библии. В 41-м псалме сказано: «Как олень стремится к источнику, так душа моя стремится к Тебе, Боже». Но на самом деле человек ветхозаветных времен отдавал себе отчет в том, что прикоснуться можно только к сиянию Бога, к тому, что в Библии называется Кавод — Слава Божия, то есть излучение Его, растекающееся по всей Вселенной. Но это не Он, это только корона Его, как бывает корона на Солнце. (Когда бывает затмение Солнца, вокруг него возникает корона; это не Солнце, а аура вокруг него.) А с самим Богом слиться человеку нельзя. Когда пророк Исайя увидел Славу Божию, он сказал: «Я должен умереть, потому что я видел лицо Бога» — лицо в условном смысле. Вот как понимал Ветхий Завет встречу с Богом. Встреча — да, послушание — да, любовь — да, конечно, ибо первейшая заповедь Ветхого Завета говорила: «Возлюби Господа твоего всем сердцем твоим, всем помышлением твоим». Но также говорит Господь у пророка Исайи: «Как небо далеко от земли, так Мои мысли далеки от ваших мыслей». Это очень важное место, оно звучит, как гром, в Священном Писании. Потому что все народы — особенно на Востоке, но и на Западе, в Вавилоне,  в Греции, в Египте — представляли себе богов человекообразными или, по крайней мере, природообразными. Поэтому большинство изваяний и фресок, кто бы это ни был — Осирис, Зевс или вавилонский Мардук, всегда изображали человека. А в Библии мы слышим грозный и суровый голос Творца: «Я Бог, а не человек». И вот только тогда, когда Бог Сам приближается к нашему бытию, когда Он входит в нашу жизнь, когда Он становится для нас человечным и близким, — тогда возможно слияние. Только тогда.

Вот почему апостол Павел учит нас, что спасение, то есть приобщение к Богу, возможно только через Иисуса Христа. И вера в Иисуса Христа означает слияние с Ним, принятие Его в сердце, означает, что мы вместе с Ним. Апостол говорил: «Я сораспялся Христу»; то есть мы вместе с Ним страдаем, вместе умираем, вместе можем воскреснуть. Таким образом, человечность Бога открывается через Богочеловека. И Богочеловек уже не провозглашает той страшной и грозной истины: «Я Бог, а не человек». Он говорит: «Я человек, Я ваш брат».

Человеческое лицо Бога — вот что такое Света от Света, Бога истинна от Бога истинна, рожденна, несотворенна, единосущна Отцу, Имже вся быша. Это Бог для нас, это Бог наш, это то Лицо Бога — как мы говорим, второе Лицо Святой Троицы, — Которое обращено к человеку, к твари, к мирозданию, Которое и приходит к нам во имя любви.

В Евангелии от Иоанна мы читаем: «Так Бог возлюбил мир, что отдал Сына Своего Единородного, чтобы каждый верующий в Него не погиб, но имел жизнь вечную». Значит, в глубинах Божественного бытия лежит величайшая любовь к творению, и Бог приходит в наш мир. Мы говорим «нисходит», потому что тот мир — высочайший, непостижимый. Он приходит в наш обычный мир, в повседневный мир для того, чтобы нас приобщить к Себе. Не знающий страдания познает страдание, не знающий ограничений становится ограниченным в пространстве и времени, Всемогущий ограничивает Свое всемогущество. Вы помните стихи Пастернака:

Он отказался без противоборства,
Как от вещей, полученных взаймы,
От всемогущества и чудотворства,
И был теперь как смертные, как мы.

Да, во время короткого периода Своего земного служения Христос проявлял как бы высшие Свои тайны: исцелял людей, мог совершать иные чудеса, — но Он сам же сказал, что это не есть знак Его Божественности, Он сказал: «Вы, ученики, будете совершать большее». Человек может делать все это, когда дух его находится под воздействием Божиим. А Божественность Христа проявилась в чем-то непостижимом, в том, что мы увидели в Нем Славу Божию, явление Творца.

Но тогда у многих из вас может возникнуть вопрос: почему же это явление не было каким-то торжественным, космическим, почему Сын Человеческий и Божий не явился среди людей при звуках небесных громов и каких-то космических знамений, чтобы все они постигли Его силу и славу? Здесь возникает центральная проблема христианской жизни, этики и учения, связанная с тайной свободы.

Человек подобен Богу, а значит, он свободное существо. Он не хочет быть свободным, он противится свободе, он бежит от нее, но это его природа; он может ее исказить, унизить, но именно свобода делает его богоподобным. А раз свобода, значит, никакого принуждения, значит, никакого насильственного явления, которое заставило бы людей отступить в страхе и бессилии.

Любое чудо Христово можно было истолковать как-то иначе. Говорили, что Он научился колдовству, фарисеи говорили, что Он изгоняет болезни с помощью бесов. Так и должно было быть, и Иисус недаром говорит нам, что если и мертвые воскреснут, не поверят. Почему? Потому что вера есть готовность духа слушать Его, открыться Ему. Вера — это полет души навстречу Богу. Если этого нет, то все становится одномерным, костенеет, умирает, голос Божий не слышен. Потому что вера есть богочеловеческая тайна. Хотя она дается нам как некий дар, но этот дар мы должны уметь принять. Ведь без принятия со стороны человека она не реализуется. Этому учит нас вся Священная история, вся Библия и весь многовековой опыт Церкви: нужно принятие. И вот для того, чтобы это принятие было добровольным, посланник Неба, Бог, явившийся во плоти, должен был прийти без знаков земного величия. Вот почему уже пророки предчувствовали, что Он придет, действуя только силой духа. А в книге пророка Исайи, в 53-й главе мы находим образ Царя страдающего, изгнанного за правду, униженного перед народами, и цари земные восклицают: «Мы думали, что Он был наказуем и поражаем Богом, а Он взял на Себя грехи каждого из нас».

Он вошел в этот мир, а значит, Он должен был страдать. В нашем мире, в мире падшем, греховном, не страдать нельзя, и чем более совершенна личность, тем больше она страдает. И я уже говорил вам, что Голгофа для Христа началась с момента Его рождения, когда Он вошел в наш мир, полный зла. Это соприкосновение со злом было для Него страданием постоянным, всегда. Иногда от этого страдания у Него даже вырывался вздох. Как в Евангелии от Марка: «Он вздохнул и сказал: О род неверный и развращенный! Доколе Я буду с вами, доколе Мне терпеть вас?» Это вырвалось в Нем человеческое чувство. Ему было тяжко, Ему было мучительно. Но вот это и был Его Крест.

И принять Христа люди должны были свободно и добровольно. Когда император Константин сделал христианство государственной религией, принимать христианство стало выгодно, ибо его исповедовал сам император и придворные, — совсем другая ситуация. А Господь Иисус пришел из маленького, никому не известного городка, Он не был поддержан никакими авторитетными школами духовных учителей, Он не имел никаких влиятельных лиц в своем окружении. Он был просто Учителем из Назарета. И надо было услышать Его слова, понять их вещий, вечный, священный смысл, принять Его сначала как учителя, и тогда открывалась Его Божественная тайна.

Недаром Он ученикам ее открыл не сразу, и даже не открыл, а она сама открылась в них, и это было при обстоятельствах удивительных.

Был момент, вы все его помните, когда земная слава пришла к Иисусу: когда Он умножил хлеб и накормил голодных, толпа решила сделать Его вождем своего восстания, провозгласить царем — насильно, даже против Его воли. И Он бежал от них, Он скрылся — настолько стремительно, что пошел по воде, чтобы только уйти от них. Вы все, конечно, помните евангельский эпизод хождения по водам. И многие люди рассуждают: мог ли Он ходить по воде или не мог? Не только Христос, но и некоторые подвижники, святые, даже нехристианские, это могут, есть свидетельства. Но дело совсем не в этом. Господь Иисус шел по воде не для того, чтобы демонстрировать кому-то Свою собственную силу, совсем не для этого, — а для того, чтобы толпа не захватила Его насильно. Напомню вам еще раз это известное место. Вечер. Люди встали: «Вот это наш истинный вождь». Он тихо говорит ученикам: «Идите в лодку, садитесь и плывите на другой берег». Они отплывают. А Он как бы остается с народом. Ликующая толпа зажигает костры, спускается ночь. А Он уходит на гору молиться. И вот, когда уже никто ничего не подозревает, Он спускается с горы, стремительно движется за учениками и настигает их, идя по воде. Это была форма бегства. Он скрылся от царской короны — потому что Ему это было не нужно: Ему не нужна была ни земная сила, ни слава — Его слава была в другом.

Когда Ему пришлось уйти из Израиля совсем, Он странствовал по соседней Финикии, современному Ливану. И возвращаясь оттуда, Он однажды спросил учеников: «За кого почитают Меня люди?» И они стали говорить, что за пророка, еще за кого-то. «А вы за кого Меня почитаете?» И Симон Петр за всех ответил: «Ты Христос — Сын Бога Живого».

Что это означало? Это означало: Ты устал, на Твоих ногах и одежде пыль, Ты изгнанник, у Тебя нет не только короны, но даже дома. Птицы имеют гнезда и лисицы норы, а Тебе, Сыну Человеческому, негде приклонить голову. Ты отвергнут религиозными учителями и мудрецами. Над Тобой посмеиваются богатые и власть имущие. Переменчивая толпа судит о Тебе по-разному. Быть может, Ты уже потерпел поражение. Ты был в родном городе Назарете, откуда Тебя изгнали, едва не хотели убить. Ты ушел из прибрежных городов, из Капернаума и Хоразина, которые не услышали Твоего слова. Ты Тот, Кто потерпел поражение, и поражение ужасное. И мы все равно, несмотря на это, принимаем Тебя как Царя, как Мессию, как Сына Бога Живого.

Вот в том-то и заключается подвиг апостола Петра, что он признал в Христе Мессию не в момент Его торжества, хотя бы и временного, а в момент самого горького Его одиночества и отвержения. И поэтому Спаситель сказал ему: «Блажен ты, Симон, сын Ионин, ибо это не человек тебе открыл, а Отец, Который на небесах». (Буквально Он сказал: «Не плоть и кровь»; плоть и кровь в Библии — синоним человека.)

Нас ради человек и нашего ради спасения сшедшаго с небес. Иногда спрашивают: «С каких небес сошел Господь, почему Он сошел — разве Бог не всюду?» Я уже говорил вам, что Небо есть величайший зримый символ божественного, бесконечного. Он пришел из бесконечного в конечное, в наше.

И воплотившагося от Духа Свята и Марии Девы и вочеловечшася. Что это значит? Это значит, что Он вочеловечился, стал настоящим человеком, и что Мария Дева является тем звеном в единой человеческой семье, через которое каждый из нас становится родственником, сродником по плоти Иисуса Христа. Иные из вас, кто впервые открывает Евангелие, удивляются, зачем там приводятся эти длинные списки имен. Это родословие Христа, оно дается, чтобы показать Его связь с древними библейскими праотцами и царями, а также чтобы показать связь с нами. Он Тот, у Которого есть человеческая родословная. Он наш брат по крови, по человеческой крови: воплотился от Марии Девы.

Я сегодня в конце беседы покажу вам несколько слайдов о Деве Марии, чтобы вы еще раз подумали о Ней. Ее место уникально в церковном сознании, в нашем богослужении, в церковном искусстве. И, конечно, вокруг Нее всегда создавались легенды, сказания. Образ Ее украшался подобно тому, как украшались драгоценностями Ее иконы в старинных храмах Востока и Запада, Москвы, Петербурга и других городов, у нас и за рубежом, будь то Париж или любая другая столица.

Так вот, почему здесь присутствует Дева? Почему Христос должен был родиться от Девы? Подумайте об этом — и вы поймете, что нужна была особенная душа, нужна была исключительная личность, которая призвана была стать Матерью Богочеловека. В своей религиозности, по своему духовному уровню Она должна была превосходить всех людей, живших до того. А значит, Ее горение к Богу должно было быть столь высоко, что немыслимо было бы представить себе, что Она эту Свою любовь к Богу могла делить хотя бы с кем-нибудь, что Она могла принадлежать кому-нибудь кроме Бога.

Мы знаем, что в истории человечества — от первых веков до нашего столетия — было множество великих женщин, которые отдавали всю свою душу людям и Творцу, которые совершали монашеский подвиг до жертвенности, до полной самоотдачи, до смерти. Это великие мученицы, великие подвижницы. Они отказывались от семьи, от дома и даже от жизни, для того чтобы принадлежать Господу. Так неужели Матерь Его была ниже их, неужели Ее любовь к Богу, Ее всецелая поглощенность Богом могла быть меньше их любви? Больше, конечно, больше. А если так, то Его рождение неминуемо должно было стать рождением девственным.

Что касается законов природы — тот человек, который мне скажет сегодня, что он знает все законы природы, может оспаривать реальность того или иного чудесного феномена. Но боюсь, что таких людей нет и долго еще не будет; я уверен, что их никогда не будет. Достаточно вспомнить о размерах Вселенной. Следовательно, у нас нет никаких прав ограничивать власть Творца в природе. Младенец рожден от Духа Святого. А что это такое? Дух Святой действует уже в Ветхом Завете. Мы видим, как пророк говорит силой Духа, как на царя, который послан Богом, действует сила Духа; Дух овладевает теми, кто говорит от лица Бога. Это переворот внутри, это совершенно неповторимый опыт. Поэтому при рождении Богочеловека должно было быть особенное воздействие того Духа, Который говорил через пророков, Который входил в человечество уже не раз.

Распятаго же за ны при Понтийстем Пилате — распятого за нас при Понтии Пилате. Почему, для чего заурядный чиновник древнего мира, человек исключительной низости, который многих казнил без суда и следствия, который в течение десяти лет своего правления вызывал одно только возмущение, попал в скупые строки Символа веры? Это не случайно. Тут ничего случайного нет, ни одного слова. Дело в том, что древний мир не знал одного календаря, одного летоисчисления. И в то время, когда создавался Символ веры, единого летоисчисления также не было. Скажем, в Риме вели счет от основания города, в Греции считали по Олимпийским играм, на Востоке — по царям и т. д.  Поэтому указание на этого человека, на Понтия Пилата, есть указание на точку в истории: что Христос воплотился не в воображении людей, не в мифологическом времени, а в конкретной исторической и географической точке — при Понтийском Пилате, пятом прокураторе Иудеи, который правил Иудеей, как мы теперь знаем, с 27 по 37 г. I в. после Р. Х.

И страдавша и погребенна. Когда мы говорим о страданиях Христа, невольно возникает мысль: разве не страдали мученики, разве не погибали они на крестах, на кострах, не умирали во время пыток? Разве мы не знаем того величайшего мужества, с которым шли на смерть свидетели Христа? Почему Его страдание вызвало у Него содрогание и скорбь смертельную — «Скорбит Моя душа до смерти»?

Исключено, чтобы здесь было просто страдание плоти, исключено даже просто с человеческой точки зрения, даже если мы себе представим, что Иисус Назарянин — это просто человек; давайте тогда подумаем: что же, Он слабее своего последователя Яна Гуса, который шел на смерть не дрогнув, слабее десятков других? Это невероятно. Почему в таком случае не Сократ является величайшим из учителей, а Христос — ведь Сократ умер не дрогнув? Правда, он был уже старым, но вы знаете, что старость не уничтожает неприятия смерти. Мало кому хочется умирать, независимо от возраста. Значит, дело совсем в другом. Надо над этим задуматься.

Страдания Христа — искушение. Потому евангелист и говорит, что сатана оставил Его до времени: он искушал Его в начале Его пути, а теперь искушает снова. И когда Христос говорит: «Пронеси чашу», Он говорит не просто о коротких минутах агонии, не просто о ночи пыток. Если вы хорошенько подумаете, то поймете, что это не так, что в Нем, повторяю, чисто по-человечески должен был быть заряд мужества, безмерно превосходящий возможности многих людей. Значит, здесь есть некая тайна. Она заключается в том, что Христос в этот момент воспринял в Себя всю сумму зла человеческого. Он как бы выкупил человечество, взяв на Себя все то, что накопилось в нем. Все то черное облако, которое тысячелетиями сгущалось над грешным человеческим миром, сконцентрировалось на Нем. И Он как человек мог это принять, а мог это отвергнуть. Кроме того, Он мог ощущать, что не того Он ждал от людей. Как говорится в Послании к Евреям: «Иисус Христос вместо предлежащей Ему радости претерпел крест», претерпел страдания, то есть, когда Бог явился людям, это должно было быть величайшим торжеством человечества. Но произошло иное. Поэтому Он страдает и за род человеческий, отвергший Его. Глубже мы никогда не дерзнем проникнуть, но мы знаем только, что это было Божественное страдание, что человеческое начало во Христе могло принимать все мужественно. Божественная Его воля должна была принять то, что Божеству не свойственно: зло и тьму. «Он изъязвлен был за грехи наши, изранен за наше беззаконие, наказание мира сего было на Нем и язвами Его мы исцелились». Так говорит древний пророк. Вот это и происходило в страданиях Христа.

И воскресшаго (восставшего) в третий день по Писанием; «по Писаниям» — это слово здесь относится не только к Воскресению, но и к страданию и погребению.

И восшедшаго на небеса и седяща одесную Отца. Опять-таки, повторяю, что здесь перед нами икона, перед нами символ. Восхождение Христа — то, что мы празднуем в день Вознесения Христова, — это не есть полет Его. Я помню, лет двадцать назад у нас с группой богословов велась длительная оживленная переписка на эту тему. Пытаясь как-то объяснить Вознесение, один из богословов говорил, что Христос летел через все слои атмосферы, чтобы освятить космос. Я не думаю, чтобы в таком понимании был какой-то смысл. Восхождение к Богу означало и означает, что Его бытие Богочеловека стало полностью иным. Оно стало таким же универсальным, вселенским, как бытие Божественное.

Иисус Назарянин во дни Своей земной жизни был ограничен в пространстве и во времени. Вы помните, в Евангелии от Иоанна: Он ушел, Он удалился, Он нуждался в пище... И если Он был в Иерусалиме, то значит, Его не было в Назарете. А после Вознесения Он одновременно пребывает повсюду, Он обретает, как Он Сам сказал, явившись ученикам, всякую власть на небе и на земле. «Дана мне всякая власть», — говорит Он. Дана — значит, до этого Он ею не располагал,  а теперь Он управляет миром, управляет Вселенной, которая проникается духом Христовым. С Его пришествием начинается постепенное одухотворение мира. Недаром Тейяр де Шарден, известный ученый-богослов нашего времени, говорил о космическом Христе, говорил, что вся плоть мира стала плотью Христовой, что все тварное материальное мироздание стало Его плотью. И в этом тайна Вознесения. Поэтому, когда Тейяр де Шарден находился в экспедиции в пустыне и, будучи священником, должен был совершать литургию, а у него не было ни чаши, ни хлеба, ни вина, так как это происходило в глубинах Азии, в Монголии, он поднялся на одну из голых скал до восхода солнца и наблюдал, как пробуждается жизнь, как приходит свет на небосклон, как оживает пустыня, как уходит серп луны и поднимается солнце. И он переживал эти события как космическую литургию. Подобно Святым Дарам поднималось солнце, и он так и чувствовал, что это есть Святые Дары. Потому что вся тварь — и воздух, и горы, и живые существа — становится Божественной плотью.

Вот почему наша Евхаристия — это космическое таинство. Потому что хлеб и вино — это есть природа. Это кровь винограда, питающаяся соками земли. Это пшеница, которая есть символ рождения. Это то, что входит в нас и дает нам жизнь. С этого момента природа перестает быть безразличной.

Сейчас часто говорят об экологической этике, и справедливо говорят. Но основа экологической этики может быть заложена только тогда, когда мы почувствуем сердцем, что природа — это Божественная плоть, что Христос освятил ее, освятил небо и землю. Он, Кому это дано как власть.

И наконец, Он завершает историю: И паки грядущаго со славою судити живым и мертвым. Это находится за пределами истории. Думаю, что нам имело бы смысл остановиться на этом позднее. А сейчас я только еще раз хочу повторить, что то окрыляющее соединение с Небесным, которое для нас было бы невозможно, возможно теперь через Христа. Апостол Павел говорит нам: «Не я живу, но живет во мне Христос». Его сердце, Его глаза, Его любовь... Это-то и является главным для христианства, для внутренней индивидуальной жизни христианина. Тот, кто не принял в себя Христа, тот еще стоит в притворе, на пороге христианства, тот еще делает первые шаги. Главное — это принятие Христа. При таинстве крещения поются такие слова: «Елицы во Христа крестистеся, во Христа облекостеся», то есть когда мы крестимся во Христа, мы в Него одеваемся, Он нам близок. И ощущение Его близости становится залогом того, что с Его помощью мы будем преображать собственную личность и собственную жизнь. Он говорил о том, что каждому, кто верит в Него, будут даны великие силы. И это не фокусы, это не «феномены», это сила внутренняя, это сила, которую мы должны не только взращивать в себе, но и нести в мир. Мир всегда нуждается во Христе — всегда нуждался и будет нуждаться. И нести Его людям можем только мы — те, кто в той или иной степени принял Его в свое сердце, несет Его, отражает Его свет в своей душе.

Спасибо.

далее

содержание